Одна из печальных реалий современности – низкий уровень доверия к официальной медицине, вследствие чего тысячи людей идут со своими хворями к знахарям, колдунам, экстрасенсам. Конфликты в сфере отношений доктора и пациента имели место практически всегда. Ещё в начале ХХ века Викентий Вересаев в своих «Записках врача» сокрушался по поводу того, что о врачах распускаются самые нелепые слухи, им предъявляются невыполнимые требования и нелепые обвинения. Но корни дефицита доверия уходят в ещё более далёкие времена.
«Самые опасные», или почему среди населения дореволюционной России росло недоверие к «барской» медицине и врачам
В Российской империи сложилось весьма своеобразное отношение простонародья к профессиональной медицине – боязнь и подозрительность, граничащие с враждебностью. Главная причина этого – минимальное количество специалистов в городах и практически отсутствие их в сельской местности. Например, в Самарской губернии до Земской реформы 1864 года на полтора миллиона сельских жителей было только 2 врача, проживавших в деревне. Реформа здравоохранения внесла ряд полезных изменений, но на охват населения врачебной помощью повлияла не очень значительно. Больницы были сконцентрированы, в основном, в губернских центрах, поэтому до крестьян доходили только слухи о врачах, и слухи эти были, как правило, нелестные, скандальные, а то и откровенно чудовищные. Если и случалось кому-нибудь из деревенских попасть в уездную лечебницу, то это богоугодное заведение было скудно обставленным, переполненным тяжело больной и неизлечимой городской беднотой. Неудивительно, что больница нагоняла на сельских жителей страх и ассоциировалась с обителью смерти. Так и складывалось у простонародья дикое мнение, что доктора – самые опасные люди, способные своими лекарствами уморить человека, и вернее будет обратиться за помощью к ближайшей старухе-знахарке.
Особенно острые конфликты между простыми людьми и представителями «барской» медицины возникали в периоды массовых вспышек инфекционных заболеваний, в частности, эпидемий холеры, первая из которых была зафиксирована в России в 1829-м. В сознании народа страшная хворь и врачи были нераздельны. Люди не задумывались над тем, что из этих двух составляющих причина, а что – следствие. Не понимая сути санитарных мероприятий, они воспринимали действия медиков как что-то вредное и даже опасное. Обработка сулемой и карболовой кислотой, посыпание известью казались невежественному люду попыткой отравить или заразить. Иногда неприятие санитарных деятелей было вызвано их бестактным поведением: встречались среди них такие, которые потехи ради могли опрыскать не только дворы и помещения, но и кладовые, заявляя с усмешкой, что как заберёт всех холера, то и продукты не понадобятся. Стремление врачей изолировать нездоровых с подозрением на холеру вызывало у людей ужас, ведь в их понимании больница была чем-то сродни мертвецкой, куда свозили до смерти «залеченных» бедняков. Так среди людей возникло и укрепилось убеждение, что холера – порождение докторов, а эскулапы-душегубы получили прозвище «холерники».
Трагедия Молчанова, или что вызывало у народа недовольство и как расправлялись с врачами
Немало бед принесла волна холерных беспорядков 1892-1893 годов, прокатившаяся по Волге от Астрахани до Саратова. Жертвами погромов стало большое количество врачей и сестёр милосердия. Наиболее широкий резонанс получило трагическое событие в уездном городе Хвалынск, где толпа зверски растерзала доктора Александра Молчанова. Это обсуждалось в прессе, в высшем свете столицы и даже в императорской семье. Фатальная ошибка Молчанова состояла в том, что он не осознал важности информирования населения. Доктор не удосужился рассказать горожанам, с какой целью строятся холерные бараки, не объяснил сути проводимых им дезинфекционных мероприятий. Обстановка в Хвалынске была накалена из-за доносившихся отовсюду слухов о бесчинствах лекарей, якобы морящих простой люд, заражая его холерой. На улицах живо обсуждались сплетни о том, что негодяи-«холерники» роют могилы, заготавливают известь и гробы. Всеобщая ненависть автоматически переносилась на Молчанова. Толчком к бунту стал рассказ местного пастуха о том, что он собственными глазами видел, как доктор за городом опускал в родники мешочки с каким-то снадобьем, после чего напившиеся испоганенной воды коровы околевали. В ярости хвалынчане подстерегли Александра Молчанова на улице и устроили кровавую расправу. В ход пошли кулаки, палки, камни. Забив доктора насмерть, люди не угомонились: не дали убрать тело с улицы и ещё и на следующий день глумились над ним. Восстановить порядок в городе удалось только прибывшим через два дня войскам. По приговору военно-окружного суда четверых бунтовщиков подвергли смертной казни, около шестидесяти человек сослали на каторжные работы.
Как Николай I усмирил холерные бунты
Тяжёлым испытание для Северной столицы стало лето 1831-го, когда в течение двух недель более трёх тысяч человек заболели холерой. По заключению специалистов, источником её распространения были так называемые обжорные ряды Сенного рынка. Приказ закрыть продуктовые ряды, естественно, вызвал недовольство торговцев, и они натравили толпу на врачей. Убеждали, что никакой холеры нет, а просто доктора в больницах травят бедный народ. Не задумываясь о том, что от страшного недуга умирают не только простолюдины, но и знатные вельможи, обезумевшая толпа ринулась с Сеной площади к центральной холерной больнице и разгромила её в считанные минуты. Избили больничную прислугу, убили нескольких врачей, пациентов прямо на кроватях выносили из палат на улицу, распространяя тем самым болезнь.
Прибывшим для усмирения бунта войскам пришлось ночевать на площади. А на следующий день на Сенной появился Николай I. Государь держал речь перед пятитысячной толпой. Очевидцы по-разному описывали этот исторический момент. Одни утверждали, что император воззвал к совести подданных и призвал их не уподобляться буйным французам и полякам. По свидетельству других, он усмирил бунтовщиков крепкой площадной бранью. А ещё выпил на глазах у всех склянку средства от холеры. Но как бы то ни было, из этого противостояния государь вышел победителем, и его триумф увековечен в барельефе на одном из памятников Николаю I в Санкт-Петербурге.
