Однажды у меня целую неделю была работа мечты. Я каждое утро мыла слона.
Внутри много полезного на тот случай, если у вас когда–нибудь появится слон или желание бросить всё и заняться чем–то действительно прекрасным.
На тайском острове Ланта, что сочится кокосовым молоком и диким медом, в пяти минутах от нашей избы на Клонг Джарке есть стойбище культурных слонов, которые катают туристов через каучуковый лес.
Под видом туриста я туда и проникла. И даже, чтобы втереться в доверие к слоноводам, заплатила за один раз прокатиться.
И только потом уже:
— Что, слонов–то моете? А во сколько?
– В семь утра.
– Приду помогать.
Прежде чем мыть слона, его следует покормить, иначе какой смысл. В день шесть человек слонов съедают грузовик ананасовой ботвы. Вот этот. Сначала сами его разгружают, потом околачивают ботву о пальмы, чтобы размочалить, потом жуют. Килограммов по 30–40.
Из этого на следующий день получается примерно 10 кило слоновьего навоза. Он тут везде, но никого (то есть слонов, слоноводов и меня) это не напрягает, потому что естественная среда – не слоновник, так что тут не воняет, а очень непротивно пахнет жизнью.
Вообще слоновий навоз крутая штука. Из–за того, что объем съедаемого огромный, фактура очень грубая, а пищеварение быстрое, пища не успевает толком разложиться и получается куча слегка ферментированной жеванной соломы. Предприимчивые индусы даже навострились делать из нее бумагу.
На слоновьем навозе всюду и повсеместно растут грибы панеолусы. Если не те самые, то тех самых ближайшие родственники и соседи. Вот вид на них с высоты слона. Для Panaeolus cambodginiensis крупноваты, но может быть просто камбоджийцы на слоновьем навозе прут такие, что какой там шампиньон.
Кроме грузовика слонов кормят туристы.
Бананами и ананасами, которыми тут же торгуют слоноводы за страшные деньги. Но не купить невозможно, потому что кормить слона это как смотреть на огонь, воду и выдачу денег. Мне как помощнику слоновода фрукты выдавали бесплатно, но их все равно было мало. Поэтому в избе никакие фруктовые обрезки не выкидывались, а еще на рынке специально набирали каких–нибудь дешевых неказистых фруктов «для слоника». Так что в семь утра я топала по дорожке на стойбище с мешком всякого фруктового треша.
Слона, к которому меня прикрепили, зовут совершенно непроизносимым тайским именем, отдаленно похожим на бедуинское слово Нуэйба. Молодая восемнадцатилетняя слониха, душевная и веселая, все время улыбается. Потрясающая девочка. Вообще, все слоны разные, и лица у них разные, и выражения этих лиц. Одни из немногих животных, кто узнает себя в зеркале. А еще у них есть ритуалы прощания со своими покойниками, сложные и очень трогательные.
Нуэйба еще издали меня видит и начинает переминаться с ноги на ногу, кивать головой и хлопать ушами. Какое–то детское счастье видеть, как тебе радуется слон!
После того, как все фрукты из пакета загружены в хобот, идем купаться. Чтобы отогнать слона на мойку, на него надо залезть. В принципе, это не обязательно, но раз уж собрались, чего порожняка гонять. Залезать на слона есть три способа. Первый самый простой, им пользуются катаемые туристы. На слона залезают с деревянного помоста ростом со слона. Пока громоздишься, слон смирно стоит рядом. И смотрит на тебя как на дурака.
Второй способ — через борт. Слон опускается на землю, а ты по его ноге забираешься на шею, поближе к нежным и надежным ушам. Это тоже несложно. Раз–два–три.
Но настоящие слоноводы залезают на стоящего слона. Так слону проще всего. Он просто горбит хобот ступенькой, и ты забираешься наверх через лоб. Первый раз это смешно всем, включая слона.
На шее у слона очень удобно. В самый первый раз я надела длинные штаны, потому что думала, шкура как бетон, щетина колючая, паразиты и все такое. Оказалось, нет. Шкура очень приятная, а щетина жесткая, но упругая и не колется совсем. Паразитов тоже как–то не оказалось. Зато оказались гениальные уши.
Уши такие здоровенные, потому что это кулер – иначе зверь таких размеров в этом климате тут же перегреется. Между ними и черепом настолько тонкая нежная кожа, что держаться там ногами это какое–то кинестетическое счастье. Сверху ушей — плотные толстые хрящи, идеальные поручни, если вдруг что, галоп там или землетрясение. Когда слон пробирается сквозь кусты, уши укрывают ноги от царапин. И это тоже гениально.
При том, что уши у него — самое нежное. Поэтому погонщики и дрессировщики пользуются ими как пятой точкой, через которую до слона быстрее всего доходит. На Ланте они ходят с такими небольшими неприятного вида топориками, похожими на ледоруб. Когда от слона что–то надо, топорик вешается ему на ухо, между хрящом и черепом. Просто висит, ничего не делает. Но слону сразу становится понятно, что то, о чем просят, придется выполнить. Стараюсь не впадать в этическую оценку этого факта.
Все четыре коленки слона гнутся в одну сторону, поэтому бегать и прыгать он не может. Но зато может передвигаться практически бесшумно. Ходят они на цыпочках, а под пяткой имеют такую толстую подушку из эластичного хряща, что куда тому дурному асиксу. В Кама–сутре меня всё удивлял оборот “она грациозна, как молодая слониха”. Больше не удивляет. Слон, в отличие от лошади и даже верблюда, не идет, а прямо плывет по местности. Грациозно, как молодая индианка.
Я раньше представляла себе мытье слона чем–то вроде купания красного коня. Такая, значит, синяя вода, и в ней сверкающий слон, а на слоне – тот, кто его моет, весь в серебристых брызгах. Но вместо синей воды оказался маленький зеленый канал шириной в три слона, тот самый клонг Джарк. Нуэйба зашла в воду и тут же начала в нее писать и какать. Да так, знаете, от души. Сразу стало понятно, у кого береговые индусы научились входить по утрам в океан и справлять туда все, что нажито. Тут я как–то слегка перехотела лезть в клонг Джарк и решила посмотреть с бережка.
Слониха улеглась на бок и пускает фонтаны из хобота, а слоновод трет ее щеткой. Задача этого этапа не столько вымыться, сколько откваситься.
Иногда этап замачивания в канале вообще пропускают и сразу идут на саму слономойку – бетонную площадку со шлангом. И вот тут уже дайте я, дайте я. Потому что мыть слона из шланга и со щеткой – это не передать, какой кайф, и не объяснить, почему он такой. Архетипы и символы, художественные штампы и детские мечты – всё в нем.
Нуэйба сама балдеет, улыбается, подставляет бока, поднимает ноги, чтобы потерли пятки. Помогает — протягивает хобот, набирает туда воду из шланга, обливает себя сверху. Слоновод говорит ей что–то вроде «Ниже!» — и она опускает голову, чтобы можно было макушку вымыть.
Полчаса – и чистый слон готов. Залезаешь на него обратно, и поехали домой. Туда – на пыльном, но сухом. Обратно – на чистом, но мокром.
В марте дело было. С тех пор кажется, что это одно из лучшее, что может случиться с человеком за всю жизнь. А может и не кажется.
