«Мама, я вернулся!». Спецназовец Самир Асанов выжил в афганском пекле. Это была «чёрная страница» в истории спецназа ГРУ Генштаба ВС СССР, воевавшего в Афганистане, особенно для 173 отдельного отряда. Его ещё называли Кандагарским спецназом.
Во время одной из боевых операций спецназ ГРУ попал в ловушку. Кто из наших бездарных командиров повёлся на дезинформацию от афганских (ХАД) спецслужб безопасности, знали только погибшие и знают живые. Кто прав, кто виноват – не нам судить. Среди живых – крымский татарин, разведчик-пулемётчик запаса Самир Асанов. За проявленные мужество и героизм в Афганистане Самир удостоен двух орденов Красной звезды и двух медалей За отвагу.
Крымский татарин Самир Асанов жил с родителями в узбекском городке Таваксай. В многонациональной махале пацанов никто не делил по национальности. У мальчишек были общие интересы и увлечения: играли в лапту, казаки-разбойники, ножички… Все были пионерами и комсомольцами.
Рядом, в часе лёта от Ташкента, уже стрелял Афганистан, и «чёрные тюльпаны» развозили «цинковых мальчиков» по всему Советскому Союзу. Самир и его ровесники, разом получившие повестки из военкомата, рвались на службу в ВДВ, на флот. А народная молва на базаре полнилась слухами о страшных солдатских учебках, где готовят пушечное мясо для выполнения интернационального долга в Афганистане.
А бабушка Самира сутками напролёт молилась за внука, чтобы тот не попал в «шайтанскую учебку» в город Чириик. Не подавая виду, боялись войны за речкой и родители Самира. Но когда местные дельцы предложили его отцу «отмазать» сына от армии за 5.000 советских рублей (стоимость «Жигулей»), тот тихо, словно обреченно произнёс:
- На всё воля божья! Я в судьбу сына вмешиваться не буду.
- Правильный у меня батя! – говорит Самир.
- Служить я попал именно в «шайтанскую учебку». Бабушка как в воду смотрела. Для меня 5 месяцев сержантской школы стали университетом войны. И только после службы я узнал, что под «крышей ВДВ» я служил в легендарном спецназе ГРУ, в 173 отдельном отряде. Узнал и не обиделся, не для солдатских это ушей. Правда подозревал, что-то мы шифровались, и даже Знамя части стояло опечатанным в чехле.
«Дедовщина» по-афгански
Война оглушила Самира жестокой правдой. Ему было страшно во сне и наяву. До сих пор войну Самир вспоминает со слезами. Вы видели, как плачет спецназовец ГРУ? Не дай Бог увидеть: до хруста в костях, до боли в сердце, до крика в пустоту… В роту спецназа с одного призыва их пришло 40 мальчишек. В живых осталось 16. И каждый год они приезжают к Самиру в Евпаторию, чтобы беззлобно покарулесить.
- В первую ночь в Кандагаре (1 ноября 1986) мы вздрагивали от каждого выстрела, а когда раздался свистящий грохот, едва не порвав палатку, от страха выскочили в ватную жару. Остановил нас дружный хохот дембелей, сидевших в курилке. Оказывается, наш «Ураган» бил по разведанным целям.
- Говорят, в Афгане была дедовщина, - продолжает Самир. – Не знаю! А вот естественный солдатский отбор на выживаемость был. Очень жестокий, но справедливый. «Старички» не издевались, а как опытные фронтовики, проверяли твою готовность к поступку, к смерти, к войне. Словно солдатский полиграф. В каждую группу брали только двух новичков. Воевать приходилось в удаленном доступе – на расстояниях в 100-200 км. Так ковалось пацанское боевое братство. В этом и заключалась солдатская проверка, у которой был свой неписаный Устав, а каждый боец, как патрон в автоматном рожке, готовый к выстрелу. И «наперекос» ты встать не имеешь права.
На боевых – 30 км за ночь – это не баран чихнул. На тебе автомат, 600 патронов, полдюжины гранат. Кандагар – самый жестокий район в пустыне Регистан. Мелкий песок, и не дай Бог жесткий ветер-афганец. И главное вода, днём жара до 60 градусов. Для пластиковых фляжек на 1,5 литра, к рюкзаку пришивались специальные карманы. Брали на каждого по три фляжки, а то и с десяток. Не рюкзак, а мешок, словно с картошкой, килограммов на 60. Бывало, дурацкий холмик не переступишь, гребёшь руками и ногами, а тяжесть поклажи по земле стелет.
Нас, молодых «щеглов», ставили в замыкание группы, а «старички» следили. Группа тащила также на себе крупнокалиберный пулемёт «Утес», автоматический гранатомёт АГС-17. Вот кинут на тебя его ленту в 11 килограммов, добавят вторую. Плачешь, сопли в стороны летят, и как ишак, идешь 2-3 километра. А если взбрыкнёшь, службе твоей в спецназе приходит кердык.
В спецназе всё едино – мысли, характер, жесты, взгляд, - продолжает Самир. Лежишь в засаде, дербанишь камни – лишь тело втиснуть, вровень с рельефом. И так двое-трое суток. Захотел в туалет по-маленькому, под себя, но в баночку. По другой надобности – надо ждать темноты. Курить нельзя: душманы сигаретный запах за 3 километров чуяли. Воду меряли колпачками от фляжки. Иногда от огненного марева впадали в ступор, глюки одолевали. И смотрели мы «кино» из дома: видели маму с ведром воды, дедушку с дыней… и морской прибой.
Бой в кишлаке Кобай
Громить душманские караваны спецназовцы ходили в национальной афганской одежде, одевая чалму, но щеголяли в советских кроссовках типа «Адидас». Их, в качестве подарка, присылали в Афганистан московские комсомольцы. Кроссовки были неубиваемыми: стирались, штопались, но боевой формы не теряли. Самир Асанов уже ходил в дозоре, а комбат разрешил носить ему бороду – уж больно крымский татарин походил на душмана, к тому же знал узбекский и таджикский языки, при встрече с душманами мог так их заговорить, что они принимали его за своего.
Незадолго перед боем в кишлаке Кобай у спецназовцев пришёл строптивый комбат, заносчивый штабной офицер. Невзирая на отсутствие боевого опыта, он сам принимал решения, ни с кем не советуясь. Как рассказывают ветераны 173 отряда, именно он не перепроверил информацию из ХАДа (афганская служба безопасности), отправив в ловушку отряд 3-й роты. Старшим назначили майора Удовиченко (позывной «Удав»).
- При подходе к кишлаку Кобай наша группа разделилась – старший лейтенант Саша Тур закрепился на соседней горке. Мы оказались в заброшенном загоне для скота, с глиняными стенами толщиной в метр. На рассвете «тихо» сняли первый духовский дозор, затем второй, третий. Четвёртый дозор ехал на велосипедах. Здесь и произошла осечка, один из велосипедистов поднял стрельбу, которая стала сигналом к атаке основных сил.
Как потом оказалось, душманы засели в саду, и «зелёнка» открыла шквальный огонь. С криками «Аллах Акбар» 300 духов ринулись в атаку. В этой мясорубке спецназовцы не успевали прицеливаться, и просто поливали свинцом по беснующейся толпе в 20 метрах.
Спецназовцы дрались с фантастической обречённостью, зная, что их ждёт в плену (в 1986 году бойцам асадабадского батальона душманы выкололи глаза, отрезали нос и уши, мотыгами разбили головы).
У Самира глаза наполнились слезами, и, глотая табачный дым, он вспоминал:
- Пришлось стрелять в окна, под потолком конюшни, подняв автомат на вытянутых выше головы руках. По стенам, душманы долбили из гранатомётов. Одному бойцу граната попала в затылок, снесла полголовы. Остались лишь челюсти с зубами…
Разрывом гранаты оторвало руку пулемётчику сержанту Горобцу. Слава, в агонии, продолжал стрелять, пока не умер от потери крови. Сержант Андрей Горячев отдал свой автомат командиру, взяв его заклинивший, вскрыл банку тушёнки и смазал оружие. Через час его подстрелил снайпер. Рискуя жизнью, командир затащил Андрея в дом. Вскоре началась новая атака, в которой Агндрей Горячев погиб.
Особенно было плохо в группе майора Удовиченко. Стены саманного загона для скота душманы разрушили. «Удава» ранило двумя пулями, он умирал… А духи подкатывали к дувалу орудия.
Не могла помочь и группа прикрытия лейтенанта Саши Тура. В разгар боя подъехала «барбухайка» (афганский грузовик) с подкреплением к «духам». Спецназовцы в упор расстреляли «барбухайку» с тремя десятками душманов.
Самир продолжает:
- Нас, оставшихся вчетвером из десяти в живых, стали засыпать «лимонками», которые прыгали как мячики на глиняном полу конюшни. Душманы кричали в мегафон: «Русские, сдавайтесь». А мы их поливали свинцом с отборным матом. От сильного удара в спину падаю. Осколки посекли спину, кровь стекает на живот. И страшный жар… Я помню, что стрелял по духам, как во сне.
Сержант Самир Асанов уже не видел, как «сушки» ударили ракетами по духам, вблизи их позиции. Правда, по «грачу», уходившему с боевого курса, ударил вражеский «Стингер». Лётчик смог посадить самолёт в Кандагаре. Как выяснилось, вернувшись с Афгана, он ушёл в монастырь.
К пятому часу боя подошла наша бронегруппа. С опозданием, но пришла. На войне, как на войне, а в армии, как в армии: от подвига до разгильдяйства – один шаг. Поступившие из Союза новенькие БТР-80 стояли на базе спецназа – в смазке, без боекомплекта. Пока то да сё… Говорят, что «новый комбат» дослужился до полковника. А майор Удовиченко получил от Родины клочок земли на сельском кладбище.
Когда в госпитале медсёстры снимали с Самира окровавленную одежду, он чуть не сгорел со стыда (его не брали даже две порции промидола). Крымский татарин кричал на всю хирургию:
- Родненькие, сестрички! Оставьте хоть трусы!
Вот так закончился бой в кишлаке Кобай, в котором Кандагарский спецназ потерял 9 бойцов, 11 были тяжело ранены. Но и более 100 душманов в этом бою отправились к Аллаху.
Сержант Самир Асанов, кавалер двух орденов Красного Знамени, на дембель получил вознаграждение за войну в Афганистане – 150 полновесных советских рублей.
- Мы считали себя миллионерами, - хохочет Самир. – До родного очага ташкентский таксист «зарядил» 200 рублей. Вместе с однополчанами собрались, я пригласил к родителям 8 друзей, влезли в одну «Волгу». В два часа ночи я постучал в родительское окошко с криком: «Мама, я вернулся!» Отец выскочил в трусах, мама – в ночнушке. Сбежались соседи. Начался дембельский сабантуй!
На следующий день Самир провожал в Ташкенте своих однополчан. И это был самый плохой день в его жизни. По дороге домой в ташкентском метро стоял десантник, при орденах, и плакал. Он смотрел на людей, а пацанов не видел. И ему уже не хватало той жизни, того фронтового братства, которое было на войне.
