Слева от дороги на большой площади раскинулась жалкая нищета, где в крошечных лачугах ютились тысячи самых бедных жителей. Справа сияли неоновые рекламы и фонтаны с подсветкой. Слева не было электричества, водопровода, нормальных туалетов, а главное, уверенности, что весь этот муравейник не будет в любой момент сметен по прихоти тех, кто до поры до времени мирился с его существованием.
Я отвернулся от сверкающих лимузинов, припаркованных у торгового центра, и начал свой путь в трущобы. Отвратительная вонь царила повсюду, как будто была одной из составляющих воздуха; мне казалось, что она облепила толстым слоем мою кожу. Задыхаясь, я подавил позыв к рвоте…
Два приведенных выше абзаца – отрывок с незначительными изменениями из одной из лучших прочитанных мною книг за последние несколько лет. Это «Шантарам», принадлежащей перу Грегори Дэвида Робертса. В отрывке Робертс описывает трущобы Бомбея. Но когда мы пробирались по трущобам Равалпинди – города-спутника Исламабада, то видели почти то же самое.
Наверное, не очень хорошо начинать рассказ о Пакистане с такой зарисовки, однако, трущобы были первым нашим впечатлением. А вторым – так называемая Синяя зона Исламабада, где живут богатейшие пакистанцы. В трущобах мы старались не зачерпнуть дерьмо, стекающее по канавам, а в Синей зоне ужинали в одном из лучших ресторанов страны, за соседним столиком сидел экс-премьер-министр Пакистана…
Первые жители в Исламабаде появились в 1960 году, через 15 лет население составило более 100 000 человек, но в основном это были чиновники, дипломаты и т.д. Пакистанцы хотели построить новую столицу, которая бы ничем не напоминала о колониальном прошлом, и это им удалось. В Исламабаде широкие просторные улицы, офисы крупных компаний, дорогие рестораны, правительственный комплекс и та самая Синяя зона, где расположены различные административные здания и куда допускают только после досмотра полицией. Впрочем, иностранцев практически не досматривают, а вот местные машинки порою шмонают дай бог.
В Равалпинди же все осталось скорее по-старому, но колониальный дух уже выветрился. Здесь разрешены гужевые повозки, офисы компаний попроще, улицы потеснее и погрязнее. Множество попрошаек, которых в октябре было куда меньше. Видимо, ближе к зиме нищие стараются перебраться на юг, так как столичный регион расположен в предгорьях, и зимой температура может падать до нуля градусов. А еще в Равалпинди есть трущобы. Количество живущих здесь людей, полагаю, никто не оценивал. Когда мы выбрались из машины и пошли вглубь квартала, стало не по себе…
В трущобах.
В первую очередь, не по себе было из-за боязни – не полетят ли камни в белых людей с фотоаппаратами? Без проводника, говорящего на урду, мы бы сюда просто не сунулись. Во-вторых, роль канализации выполняют сильно замусоренные канавы с черной водой, которые выходят из каждого двора и сливаются в один большой открытый сток, идущий по центру улицы. Так сделано, чтобы не вляпаться, когда идешь ночью в темноте, держась рукой за стену. Зловоние нестерпимое, плюс все это на жаре за сорок. Облегчение приносит только горячий ветер, порывы которого порою налетают со стороны. Жидкость в канавах должна течь самотеком, однако чаще из-за обилия мусора отходы представляют собой стоячее густое месиво.
На более узких улочках канавы идут вдоль глухой стены.
Вопреки опасениям, никто камнями нас не забрасывал, наоборот, все попавшиеся навстречу люди проявляли доброжелательность и интерес. В основном, это были мужчины и дети, женщин мы практически не видели. Впрочем, это понятно. Большинство жителей этих трущоб – афганцы – беженцы из Афганистана, есть и пакистанцы как из приграничных с Афганистаном территорий, так и из других регионов. Как и в остальных странах мира, люди стараются поселиться поближе к столице.
Трудно определить, из чего сложены дома. Иногда это камень и даже с саманной штукатуркой. Покрытие крыш сделано из всевозможного мусора пластикового и целлофанового происхождения, чтобы в жилища не попадала влага, поверх набрасывают траву вперемешку с землей. Строения, как правило, чуть выше человеческого роста.
Мальчик переносит вещи, в пакете то ли дешевые леденцы, то ли доширак. Хорошо видно, из чего сделаны крыши.
Двери в дома либо очень условные, либо вообще отсутствуют, их роль выполняют засаленные куски ткани, на которых пишут номер «квартиры» и, видимо, фамилию проживающих.
Мечети, похоже, нет. Через динамик, если есть электричество, призывают к молитве.
В трущобах, расположенных у дороги, по всей видимости, есть свет – запитка идет от линий электропередачи, расположенных неподалеку. Однако сеть ненадежна – провода разного сечения, множество ручных скруток, все это протянуто по крышам как попало, без соблюдений мер безопасности.
Удивительно, что дети при чудовищной антисанитарии выглядят довольно ухоженными. Часто доводилось слышать, что как раз в подобных гетто люди стараются не опускаться и строго соблюдают элементарные нормы личной гигиены, насколько они их понимают и насколько это возможно в таких условиях. Здесь этому еще способствует и то, что большинство мусульман не пьет алкоголь. У нас бы под каждой стенкой алкаш валялся.
Как и во всем Пакистане, здесь тоже любят и играют в поло. У мальчика деревянная клюшка, роль мяча выполняет консервная банка. Однако ввиду отсутствия лошадей игра становится более похожей на лапту.
Правительство расселить трущобы не в состоянии. Просто потому, что много своих проблем, но самое главное – из-за непрекращающейся более 30 лет войны в Афганистане (при упорном ее разжигании со стороны внешних сил) в Пакистан перешло очень много беженцев, и назад их не выселишь. По подсчетам ООН, за все время советско-афганского конфликта и американо-афганского конфликта в Пакистан бежали и живут здесь от 2 до 4 миллионов афганцев. Большинство из них не хочет возвращаться назад, как бы плохо им ни жилось на новом месте. Основная причина – нет гарантий безопасности.
Однако работы для этих людей тоже нет – Пакистан и так перенаселенная страна. Поэтому большинство беженцев работают нелегально за гроши. И им приходится заниматься нелегальным бизнесом, в том числе связанным с наркотиками.
Эту девочку я фотографировал исподтишка, делая вид, что снимаю тележку. Иначе бы она закрыла дверь
Вот так из-за кучки политиков, делящих мир, миллионы ни в чем не повинных людей вынуждены жить на чужбине, в таких условиях, что в зоопарке лучше. Это касается как тех, кто мечтал о коммунистическом рае в Афганистане, так и нобелевских лауреатов, борющихся за мир посредством различных «бурь в пустынях». Результаты всех этих «миротворческих актов» налицо.
Подобные трущобные лагеря сосредоточены в основном неподалеку от границы с Афганистаном. Но и на окраинах Равалпинди, если не ошибаюсь, таких гетто несколько. Есть и трущобы, куда посторонних не пустят, войти можно только с разрешения местных старейшин и обязательно с сопровождением. В таких лагерях живут только афганцы, и вот тут шанс для фотографа схлопотать камнем в затылок весьма велик. Женщин фотографировать вообще запрещается.
Девушка, увидев меня с камерой, моментально убежала за угол.
Складываются странные ощущения, будто ты попал в мрачное Средневековье, хотя стоит перейти дорогу, и там цивилизация, чистая вода, богатые здания (см. первое фото).
Сушка белья.
Животным некуда деваться от жары.
Некоторые обитатели трущоб, проживающие вдоль дороги, подрабатывают тем, что на деревянных тележках перевозят грузы. Тележки довольно большие, нужна тягловая сила. Ослики и ишаки питаются чем бог пошлет, а еще для них делают загоны. Опять же из подручных материалов.
Загон для осликов на окраине гетто.
Общий вид на один из «микрорайонов». В речке внизу купаются, стирают, по всей видимости, из нее же набирают питьевую воду.
На этом мы распрощались с трущобами и отправились к гипермаркету METRO – купить еду для горного маршрута, который был запланирован на середину поездки.
Закидывая в тележку продукты, я пытался представить, сколько на эти деньги может существовать семья в трущобах… Потом мы отправились на местный рынок, чтобы купить арбузы и дыни. Рынок почему-то, быть может, в силу специфики показался чуть более чистым, чем трущобы.
Ненавязчивая реклама METRO. Пустырь на рынке.
У продавца картофеля зачесалась нога.
Арбузы и дыни стоит покупать исключительно не надрезанные. Я засмотрелся на ровные дольки арбузов с большим обилием семечек – покупай и ешь прямо здесь – но вот продавец взмахнул метелкой, и семечки улетели. Это были мухи.
Продавец дынь с обязательной метелкой для отгона мух.
Вечером мы выбрались на окрестные холмы, где расположены смотровые площадки и по совместительству рестораны, откуда открывается отличный вид на Исламабад. Контраст с трущобами разительный. Неспешно гуляющие состоятельные пакистанцы с детьми, едящие мороженое, просьбы к нам сфотографироваться на память, хороший английский.
Вид на так называемую Синюю зону Исламабада.
На переднем плане что-то типа медресе, на заднем – комплекс правительственных зданий, парламент и прочее.
В ожидании, пока соберутся все наши друзья, мы съели по стаканчику мангового мороженого в одной из забегаловок.
Однако, счастье никогда не бывает полным. Заслышав музыку неподалеку, мы отправились на звуки и наткнулись на пожилого пакистанца, играющего на, если не ошибаюсь, афганской разновидности рубоба. Играл он замечательно, был полностью погружен в то, что делает, и совершенно не обращал внимания на окружающее. Мы принялись его фотографировать со всех возможных ракурсов, крутясь вокруг, как мухи. Привлеченные столь необычной картиной, стали собираться пакистанцы. Про себя я отметил, что вид у них немного странный – у большинства кожа весьма светлого оттенка.
Додумать мысль не успел, собравшиеся обратились к нашему проводнику, и, узнав, что мы из России, плотно обступили нас и задали перво-наперво самый главный вопрос: как мы относимся к войне Советского Союза в Афганистане. Это были пуштуны из приграничных с Афганистаном областей…
Сказать, что тут у меня не сыграло, пардон, очко, было бы неправдой. Пришлось отдуваться, благо знание английского на высоте. Несколькоминутный спич о том, какую большую ошибку совершило советское правительство, отправив войска в Афганистан, и как мы за это нашу власть не любим, произвело благоприятное впечатление на собравшихся.
Дальше я развил тему, посетовав на то, что Иран, Афганистан, Северный Пакистан, Северная Индия и далее на восток всегда являлись зоной напряженности ввиду выгодного геополитического положения и всегда попадали под раздачу от империй и стран, пытавшихся эти важные территории подчинить себе.
В заключение мы выразили надежду на то, что последние проклятые завоеватели, проливающие кровь мирного пуштунского населения, сиречь американцы, вскоре свалят назад, и на афгано-пакистанских землях наступят мир и благоденствие. Эти слова, кстати, я произносил, ни разу не покривив душой. В конце концов пуштуны пожали нам руки и ушли, но несколько обидных шуток в наш адрес, сказанные вполголоса, мы услышали.
А старик все так же продолжал наигрывать на своем инструменте красивые восточные мелодии, используя плектр и технику лютневой игры, когда мизинец правой руки опирается о деку.
Старик и пуштуны, задававшие нам вопросы.
